— Мел на жилете и на сюртуке самоубийцы, — ответил Путилин.
— Самоубийцы?.. А разве вы уверены, что это — самоубийство?
— А вот, — не угодно ли, — усмехнулся Путилин, подавая тому листок бумаги, вынутый им из бобровой шапки мертвого человека.
Он протянул его следователю.
Тот громко прочел:
«Сегодня — моя последняя ставка. Если она будет бита — я застрелюсь. Я проиграл все, что имел, и даже чужое... А. Г.»
— Ну, вот и разгадка всей таинственности! — нервно рассмеялся Путилин.
Следователь и прокурор были озадачены.
— Значит, игра? Неудачная?
— Как видите, господа. Очевидно, ставка, последняя ставка этого господина была бита.
И он указал рукой на труп молодого человека.
— Да, но остается вопрос, кто этот господин... где он ставил свою финальную карту? — глубокомысленно изрек следователь, злясь на то, что Путилин по обыкновению первый пролил свет на загадочное происшествие.
— А это уж наш дорогой Иван Дмитриевич узнает. Ему и книги в руки, — облегченно вздохнул прокурор, радуясь упрощению дела.
— Но как вы предполагаете, ваше превосходительство: каким образом труп самоубийцы мог очутиться на лестнице сыскного отделения? — задал вопрос судебный следователь.
Путилин, низко склонившийся над трупом и исследовавший пальцы самоубийцы, выпрямился.
— Я оставляю за собой право ответить на этот вопрос позже, — сухо отрезал он. — Если бы сложные дела объяснялись и решались в полчаса, тогда... тогда, наверное, мы с вами, господин следователь, не были бы нужны русскому правосудию. Тогда вахтеры и курьеры могли бы исполнять обязанности следователей и начальников сыскной полиции...
Предварительное следствие было окончено. Труп увезли в анатомическое отделение Военной медико-хирургической академии.
— Вся надежда на вас, ваше превосходительство, — прощаясь, произнес прокурор.
— А отчего же не на господина судебного следователя? — иронически спросил Путилин.
Когда мы остались одни, я осторожно задал вопрос моему великому другу.
— Отчего ты, Иван Дмитриевич, так демонстративно-сурово и насмешливо отнесся к судебному следователю?
Путилин сделал досадливый жест рукой.
— Ах, оставь, доктор... Этот господин, едва соскочивший со скамьи привилегированного учебного заведения, ни бельмеса не понимает в настоящем, живом деле сыска, несколько раз язвительно пробовал «утирать мне нос». Моя слава стала ему колом поперек горла. По-смотрим, что он-то сделает.
Прошло несколько секунд, минут.
Путилин, погрузившийся в раздумье, вдруг стремительно вскочил.
— Что с тобой? — испуганно вырвалось у меня.
— Я... я вывожу мою «кривую», любезный доктор. Поезжай домой. А впрочем... скажи: ты играешь в карты? Ты помнишь штоссе, банчек?
— Ну да... Помню... Знаю, — удивился я страшно.
— Так давай с тобой сыграем...
Он подошел к шкафчику и вынул оттуда колоду карт.
— Только вдвоем играть-то скучно... Не раздобыть ли нам третьего партнера?
Путилин позвал помощника и что-то тихо начал ему шептать.
— Хорошо, Иван Дмитриевич.
Приблизительно через полчаса в кабинет вошел, почтительно сгибаясь, худощавый господин, уже очень немолодой, с наружностью, говоря откровенно, преотвратительной. Он был, очевидно, крашеный, так как только концы волос были черные, корни же — седые.
Узкие, противные, масляные глазки. Усы, распушенные, как у кота.
— А вот и вы, любезнейший господин Статковский!
— Имею честь кланяться вашему превосходительству. Ясновельможный пан Путилин имеет до меня дело?
Он говорил с сильным польским акцентом.
— Да, да. Это мой бывший клиент, доктор, но теперь пошедший по другой дороге, по дороге честного труда. А это, пан Статковский, мой знаменитый доктор.
Мы поздоровались.
— Изволите ли видеть, голубчик, какая история. Мне необходимо освежить в памяти всевозможные приемы шулерства высшей школы.
«Что такое?» — подумал я.
Статковского передернуло.
— Ваше превосходительство изволит шутить?
— Нимало.
— Но для чего же?
— Для того, чтобы обыграть наверняка некоторых негодяев, а главное для того, чтобы поймать их.
— А-а, — улыбнулся, как я потом узнал от Путилина, знаменитый экс-шулер, артист своего дела. — Новое дело, ваше превосходительство?
— Да. Ну-с, так вы можете преподать мне несколько уроков? Вы многое знаете?
— О! — только и произнес великий «мастер».
В этом невольно вырвавшемся восклицании было столько гордости и самодовольства, что я невольно улыбнулся.
«Вот оно, профессиональное самолюбие!» — мелькнула мысль.
— Приступим, Статковский.
Бывший шулер преобразился. Глаза засверкали восторгом, чуть не вдохновением.
— Прошу садиться, пане. Пан доктор играет?
— Как сапог! — ответил за меня Путилин.
— Ха-ха-ха! — почтительно рассмеялся шулер-виртуоз.
— Вот колода в моих руках. Прошу внимания.
Он, точно хирург, собирающейся приступить к операции, засучил рукава.
— Это для чего же? — спросил я.
— Для того чтобы показать вам, как можно чисто работать даже голыми руками!
Путилин внимательно следил за всеми манипуляциями «мастера».
— Какую угодно игру вашему превосходительству? — спросил Статковский.
— Да начнем с польского банчка. Игра эта теперь очень распространена в игорных домах.
— О, то есть, то есть! — согласился с этим исправившийся шулер.