Мой коллега, обменявшись со мной соображениями, ответил моему великому другу:
¾ Часа три тому назад.
¾ Гм... значит, это было часов в пять-шесть утра. Время выбрано удачное. Все спят.
Путилин вынул свою записную книжку, что-то поглядел в ней и отметил.
¾ Не находите ли вы странным позу убитого? — продолжал он.
¾ Да, действительно...
¾ Удар был нанесен внезапно, неожиданно?
¾ Да.
¾ А скажите, в каком состоянии находился убитый — в состоянии бодрствования или сна?
¾ Это трудно определить.
¾ А может быть и под наркозом? — быстро бросил он нам и повернулся к следователю.
¾ Вы, простите, что я перервал ваш допрос.
¾ Помилуйте, Иван Дмитриевич! Мы все можем только радоваться этому.
Путилин опять погрузился в свои изыскания.
По своему обыкновению он что-то все тихо бормотал сам про себя. Вдруг он громко вскрикнул.
Мы все вздрогнули и как один человек обернулись к гениальному сыщику. Лицо его бледно, но какая-то радость сверкала в его умных, выразительных глазах.
¾ Что с вами?! Что случилось?! — в один голос спросили мы.
¾ Я вижу убийцу! — ответил Путилин.
Это было так странно, неожиданно, жутко, что все невольно попятились.
¾ Как? Видите убийцу? — спросил прокурор.
¾ Где? — захлопал глазами следователь.
Кондуктора и нижние жандармские чины даже побледнели.
Путилин, любивший, порой, эффектные сцены, продолжал:
¾ Дух убийцы витает здесь и оставляет на многом таинственные незримые знаки.
¾ Позвольте, — вдруг вспыхнул оправившийся от испуга следователь. — Раз знаки незримы, так как же вы, ваше превосходительство, можете их видеть?
Путилин усмехнулся.
¾ Это уже мое дело. Можно и не видеть, но чувствовать, провидеть.
¾ И вы напали на мысль, дорогой Иван Дмитриевич? — начал прокурор.
¾ Не напал на мысль, а знаю, кто убил этого господина, — твердо и уверенно отчеканил Путилин.
¾ Что?! — даже привскочил следователь. — Вы уже знаете это?
¾ Знаю.
¾ Но... как так? Каким образом?
¾ На это я вам отвечу позже.
¾ Так кто же убил?
¾ И на это я не считаю нужным отвечать сию секунду. Когда я разыщу и представлю вам убийцу — вы узнаете об имени его сами. А пока, господа, до свидания, мне некогда.
Путилин снял цилиндр, поклонился и вышел из страшного вагона, оставив в сильнейшем изумлении всех находившихся в нем.
¾ Удивительный человек! — задумчиво проговорил прокурор.
От вокзала Варшавской железной дороги отъезжала карета. В ней находились двое: молодой человек, щегольски одетый, и молодая красивая дама.
¾ Ты безумно рискуешь, Соня, — взволнованно обратился к спутнице молодой человек.
¾ А именно?
Красивая дама, с лицом семитского типа, насмешливо посмотрела на него.
¾ Ты мало того, что доехала с этим же поездом до Петербурга, не выйдя на одной из ближайших станций, но и оставалась все время на вокзале. Ах, Соня, Соня!
Соня рассмеялась.
¾ Слушай, Израиль! Слушай, мой милый Осип: ты глуп, ты труслив, как египетский фараон!
¾ Благодарю покорно!
¾ Не за что! Неужели ты не понимаешь, что мне было гораздо безопаснее выйти здесь, чем где-нибудь там? Ведь я с кем ехала?
¾ Как — с кем?
¾ Ну, с этим милым, веселым пассажиром, которого потащили на запасный путь, ха-ха-ха!.. Я отлично знала, что прибытие его в Петербург вызовет страшное волнение, страшную сумятицу. А все это — только мне на руку. Тут, мой глупый Осип, внимание должно было быть отвлечено. Так и случилось.
¾ Допустим. Но к чему было оставаться так долго на вокзале?
¾ А разве не любопытно было посмотреть весь этот переполох?
¾ Это ребячество, Соня. Ты, великая еврейка, как называем мы все тебя, ты поступаешь опрометчиво.
¾ Ты думаешь?
¾ Да! За тобой давно уже следят.
¾ Не следят, а следит.
¾ Разве это не все равно?
«Великая еврейка» тихо рассмеялась.
¾ Огромная разница. Я не боюсь тех, которые следят за мной, но страшно боюсь того, который следит. Этот «который»— ужасное имя, Осип.
¾ Кто же это? — дрогнувшим голосом спросил свою спутницу еврей-аферист.
¾ Путилин.
Осипа, вернее Иозеля Котултовского, передернуло.
¾ Ты думаешь, он следит?
¾ Не думаю, а знаю, мой трусливый мальчишка. Я только что его видела.
¾ Что?! Ты его сейчас видела?!
¾ Ну, да. Я для этого нарочно осталась на вокзале. Мне важно было наблюдать, кто приедет на следствие. И первое лицо, которое я увидела, был Путилин. Мне донесли, что он поклялся поймать меня.
¾ И ты говоришь это таким спокойным тоном? Ты улыбаешься? Ты подвергала сейчас меня... нас такой опасности?
Сонька, это была знаменитая «Золотая Ручка», насмешливо посмотрела на своего растерявшегося любовника.
¾ Вот чего ты боишься! Ты боишься, что я подвергла тебя такой опасности? Браво, мой храбрец! Ты настоящий Израиль, думаешь только о себе.
Иозель Котултовский покраснел.
¾ Милая Соня... как тебе не стыдно? Неужели ты можешь думать, что мне моя жизнь дороже твоей?
Соня Блумштейн, гениальная «мастерица», громко расхохоталась.
¾ О, не уверяй меня в любви своей, мой пылкий возлюбленный. Ты с такой жадностью смотришь на мои... карманы, что я вполне уверовала в твою любовь... к золоту.
И, быстро оборотясь к нему, она с силой ударила его по щеке.
¾ Сонька! — заскрипел он зубами. — Ты... ты с ума сошла?!
¾ Мне все известно, дорогой мой: и твоя подлая трусость, и твоя ненасытная алчность, и твоя неверность мне. Да, да, не лги! Молчи! Не отпирайся! О, я знаю все, недаром я — великая еврейка, недаром я — Сонька Блумштейн — «Золотая Ручка». Но помни, тебе это даром не пройдет! В то время, когда рискуя жизнью, свободой, я делаю мои блестящие дела, ты изменяешь мне с первой смазливой рожицей «из наших»? Так, так. Стой!