Гений российского сыска И. Д. Путилин. Гроб с двой - Страница 175

175

Лес замер. Притихли ночные птицы. Вся природа содрогалась, мнилась от ужаса того, что сейчас должно произойти.

Молодого человека подвели к срубу.

— Входи! — слышится властный, резкий приказ. Со свечей-факелом в руке взошел в «смертный» сруб «обреченный».

— Пой: «Во Имя Твое, Исусе, предаю тлену и праху души вечной покров богомерзкий. Аще верую и исповедую, несть бо спасения души без очищения огненного».

И он, этот несчастный, запел:

— Зажигай огнь вечный, нетленный, единый во спасение сынов человеческих.

Сухое дерево вспыхнуло. Языки пламени жадно лизнули бревна «сруба священного».

— Ах! — вырвался у меня крик, полный смертельного ужаса.

И в ту же секунду похоронное пение заживо сжигаемого было заглушено гулким выстрелом револьвера:

— Изуверы! Проклятые! Ни с места!

Одним прыжком бросился Путилин на загоревшийся сектантский костер и схватил бедного полоумного сына рыбинского купца.

— Андрей Провыч, голубчик, да что ты делаешь с собой?!

— А-а-ах! — огласил вековечный бор безумно-испуганный крик «самосожигателей». — Дьявол! Сатана явился!

Путилин для устрашения выстрелил еще несколько раз.

Потухли факелы... Белые фигуры изуверов скрылись в недрах бора.

Я не буду вам рассказывать подробно о нашем возвращении. Это заняло бы слишком много времени. Скажу одно, что мы доставили «Андреюшу» его отцу.

— Какие были эти четыре слова, Иван Дмитриевич? — спросил я после моего друга, которого чествовал весь Рыбинск.

— Эти слова были: «Сруб тесовый огнем очищает». Когда я раскусил это, я понял, что речь идет о сектантах-самосожигателях.

Триумф Путилина был полный.

В РУКАХ ПАЛАЧЕЙ

ПРИГОВОРЕННЫЙ К КАТОРГЕ И ПЛЕТЯМ

Стояли жаркие июньские дни.

Духота в Петербурге, несмотря на обилие воды, царила невыносимая. Мы сидели с Путилиным и, по обыкновению, оживленно беседовали.

¾ А хорошо бы на самом деле, доктор, удрать куда-нибудь из этого пекла, — обратился ко мне мой гениальный друг.

¾ Безусловно. За чем же дело стало? Возьми отпуск на двадцать восемь дней и поедем.

Я не успел ответить, как в кабинет вошел прокурор окружного суда.

¾ Ба! Какими судьбами? — шутливо воскликнул Путилин.

¾ Неисповедимыми, дорогой Иван Дмитриевич! — рассмеялся грозный жрец храма Фемиды. — Здравствуйте, доктор.

Мы обменялись рукопожатием.

¾ Держу пари, господа, что вы или обмозговываете какое-нибудь новое блестящее «следствие — розыск», или...

¾ Или что? — улыбнулся Путилин.

¾ Или адски скучаете, — докончил прокурор.

¾ Благодарю покорно! Это почему же нам скучать?

¾ А потому, что разве может Иван Дмитриевич Путилин пребывать вне сферы своей блестящей кипучей сыскной деятельности?

¾ Помилуй Бог, вы здорово промахнулись, Алексей Николаевич! Представьте, как раз наоборот:мы мечтаем с доктором куда-нибудь удрать из Петербурга, в глушь, — ответил Путилин.

¾ Ой, что-то не верится! А знаете ли вы, по какому случаю я приехал к вам, Иван Дмитриевич?

¾ Понятия не имею.

¾ Передать вам горячую просьбу одного обвиненного, приговоренного судом к каторге и плетям.

Облако удивления промелькнуло по лицу Путилина.

¾ Уже приговоренного? И просьба ко мне?

¾ Да.

¾ В чем же дело?

Видно было, что талантливый шеф сыскной полиции сильно заинтересовался.

¾ Вчера, обходя тюрьму, — начал прокурор, — я зашел в одиночную камеру преступника-убийцы Адександровского, заключенного временно, до отправки на каторгу, в этой тюрьме.

¾ Александровский? Позвольте: это по деду убийства старухи-ростовщиды Охлопковой? — спросил Путилин.

¾ Да. Вы знаете это дело?

¾ Как же, как же. Хотя я не вникал в его детали, занятый массой важных расследований.

¾ Ну-с, так вот. Когда я вошел в камеру убийцы, он вдруг бросился ко мне и умоляюще протянул руки: «Ваше превосходительство, — сказал он. — Окажите мне одну милость!» Я его спросил: «В чем дело, о чем просишь?» И тут он удивил меня донельзя: «Знаете ли вы господина Путилина?» — «Знаю, — ответил я. — Это начальник сыскной полиции. А ты почему же спрашиваешь меня об этом?» — «А потому, что хотелось бы мне повидаться с ним». — «Зачем?» — «А затем, что он может быть спас бы меня от несправедливого приговора суда. Клянусь вам, господин прокурор, что не виновен я в убийстве этой старухи. Не я ее убил, кто-нибудь другой». Я пожал плечами и заявил ему, что теперь поздно рассуждать об этом, что он уже осужден и что никто теперь не может спасти его.

Спросил я его также, откуда он знает о вас. На это он ответил: «Когда мне вынесли обвинительный приговор, защитник мой пожал мне руку и сказал: «Бедный вы, бедный! Дело повернулось так, что все улики против вас. Единственный человек, который мог бы пролить луч света на это темное дело, — это Путилин. Я очень сожалею, что не обратился к его помощи. Я верю в вашу невиновность, но суд взглянул иначе. И вот-с, ваше превосходительство, очутившись здесь, я все время не переставал думать днем и ночью об этом Путилине».

Тут он, Иван Дмитриевич, вдруг упал передо мной на колени и зарыдал: «Умоляю вас, привезите ко мне Путилина!! Может, он еще спасет меня, вырвет из рук палачей! Избавит от каторги!» Он ползал у моих ног, стараясь поймать и поцеловать мою руку. Я поднял его, стараясь утешить, и обещал исполнить его просьбу, что, как видите, и сделал.

С глубоким вниманием слушал Путилин рассказ прокурора.

¾ Обвиняли его, конечно, не вы, Алексей Николаевич? — спросил Путилин.

175