— Велите, чтобы все удалились из зала таможенного осмотра. Я на некоторое время желаю остаться в нем один, только один.
— Слушаю-с...
Путилин бросил мне:
— Возьми свой чемодан, доктор, а то он затеряется в массе осматриваемого багажа...
— Затем, господин начальник, я вас попрошу сделать распоряжения такого рода: во-первых, отправление поезда задержите на десять—пятнадцать минут впредь до моего разрешения пустить его через границу; во-вторых, около дверей таможенного осмотра потрудитесь поставить караул. Пассажиры должны впускаться со своим багажом поодиночке. Поняли?
— Как нельзя лучше, ваше превосходительство.
— Весь поезд должен находиться под усиленным надзором жандармов. Прошу вас.
Я притащил мой чемодан в комнату начальника таможенного досмотра, ломая голову над разрешением вопроса: что задумал сотворить мой великий друг?
Путилин скрылся куда-то.
Прошло с полчаса, не менее.
— Доктор, иди за мной! — услышал я знакомый, властный голос.
Это был Иван Дмитриевич. Я молча последовал за ним.
— Куда это ты ведешь меня, Иван Дмитриевич? — шутливо спросил я, заинтригованный до последней степени.
— В таможенное отделение вокзала, откуда ты только что взял свой чемодан, — невозмутимо спокойно ответил Путилин.
Мы вошли в этот зал.
— Садись, доктор. Еще есть время. До прибытия поезда остается четверть часа.
Я огляделся. Зал был пуст.
Путилин невозмутимо прогуливался по залу, изредка поглядывая на свой хронометр.
— Теперь скоро… — бормотал он.
Как мучительно долго тянулись минуты! Кажется, проходила целая вечность.
Но вот послышался какой-то глухой шум, суетня, шаги бегущих людей.
— Поезд подходит, — обратился ко мне Путилин.
Резкий, дребезжащий звук вокзального колокола донесся до нас.
Прошло несколько секунд, а может быть и минут (я был так взволнован, что не отдавал себе ясного представления о времени), как вдруг у дверей зала, охраняемых патрулем железнодорожных жандармов, послышались топотня ног, резкие, громкие голоса:
— Почему вы задерживаете? Что за новое дурацкое правило?
— По распоряжение начальства.
— Начальства! Начальства! Ваше начальство всюду сует свой нос, нисколько не заботясь об интересах пассажиров! Помилуйте: поезд стоит так недолго, надо вам все показать, вы все перероете, надо все уложить, а вы задерживаете впуском, впускаете поодиночке! Что за безобразие! Когда же мы успеем соблюсти вашу «милую» формальность?!
Негодующий рев голосов усиливался.
Я взглянул на Путилина: лицо его было бесстрастно.
— Иван Дмитриевич, — начал было я.
— Ради Бога, не ори хоть здесь, доктор! — гневно вылетело у него.
Несколько таможенных чиновников-осмотрщиков стояли, выстроившись на своем посту.
— Впускайте! — раздался приказ из-за дверей. Первым вошел чиновник с чемоданом в руках.
— Скорее, скорее, господа! — Я не везу никакой контрабанды! — зло выкрикнул он. — Вот мои вещи. Краткий осмотр — и вежливо-лаконическое:
— Пожалуйста.
За военным влетела дама, вслед за которой носильщик тащил целый транспорт вещей.
— Ради Бога, ради Бога, не мните, скорее, и чтобы я не опоздала! — затараторила она,
— Сию минуту, сударыня, не волнуйтесь, успеете, — успокаивали ее господа чиновники, тщательно перерывая ее саки, сундуки, баулы.
Я, следивший за Путилиным, подметил, что он делает какие-то странные, таинственные знаки одному из чиновников.
— Пожалуйста, вы свободны.
Но вот открылась дверь и в таможенную комнату вошел полный еврей в цилиндре.
Это был тип истого «интернационального» еврея: бакенбарды котлеткой, типичная смесь Запада с библейским Востоком.
Он вошел, гордо выступая вперед, как принц королевской крови.
Сзади него шел носильщик с большим сундуком и свертком, завернутым в плед.
— Что это за безобразие! — начал он визгливо-гортанным говором. — Почему теперь впускают по одному, а не всех вместе?
— Я вас попрошу, милостивый государь, не употреблять слово «безобразие» в казенном месте, — угрожающе произнес чиновник. -Потрудитесь не забывать и помнить, где вы находитесь.
— Что вы меня учите?! Я без вас знаю, где я нахожусь. Будьте добры скорей посмотреть мои вещи. Я, слава Богу, не контрабандист!
Я взглянул на Путилина, который стоял в углу комнаты, около «прилавка» таможни.
Лицо друга было бледно, но спокойно. Ироническая улыбка кривила концы его губ.
И тут произошла поразительная сцена: тихой, крадущейся походкой тигра подошел к еврею Путилин.
— Виноват, — мягко произнес он. — Я принес мой чемодан раньше вас, а поэтому господа таможенные чиновники должны сначала заняться осмотром моих вещей, а не ваших.
— Вы пришли раньше меня?! — выкликнул еврей. — Зачем вы говорите неправду? Я видел, следил, кто вошел первый в эту залу!
— А кто? — тихо, поразительно тихо спросил Путилин.
— Вы? Нет, извините, не вы, а военный, а потом дама. Чего вы меня проводите?!
Носильщик быстро покинул залу.
— Господа, торопитесь! — раздался голос чиновника.
Путилин еще ближе подошел к еврею.
— Хотите, чтобы я показал за вас господам чиновникам ваши вещи? — резко спросил он.
Еврей отшатнулся:
— Вы? А по какому праву вы желаете показывать мои вещи?!
— Смотрите! — загремел Путилин и вдруг, к моему глубокому изумлению, сдернул простыню с угла комнаты.
Там, в углу (о, я никогда не забуду ужаса, который овладел мной в этот момент!), стоял... скелет.