Гений российского сыска И. Д. Путилин. Гроб с двой - Страница 206

К оглавлению

206

— Кто... кто ты, проклятый? — придерживая здоровой рукой раненую, воскликнул разбойник.

— Я-то кто? Фургонщик-коробейник, дорогой мой старый Дмитрич.

Разбойника отшатнуло.

— Ты тот фургонщик! — дико заворочал глазами Артемьев.

— Я, я самый.

В эту секунду налетели вихрем казаки.

— Берите братцы их! — приказал Путилин.

Сын Семена Артемьева, тот, который был женат на красавице-молодухе, попробовал было спастись бегством, но это ему не удалось.

— Эх, попались, батя! — стоном вырвалось у него, когда спешившиеся казаки вязали его веревкой. — Говорил тебе: довольно поработали, зашабашим.

— Корысть, сынок, заела! — поник головой душегуб.

Путилин подошел к ним.

— Звери, вы звери! И как это вы решились столько душ загубить?

Злобно и мрачно посмотрели на него разбойники — отец и сын.

— Тебя не, спросили, проклятый, — вырвалось у Семена Артемьева. — А вот ты скажи, как ты разнюхать дела наши сумел? Вот это интересно послушать!

Путилин улыбнулся.

— Денежки новенькие торопитесь в ход пускать, да и убитых плохо закапываете, — ответил он.

Вздрогнули сын и отец.

— Как так плохо закапываем? А ты почему знаешь?

— В сарае видел вашу работу. Что же это вы только до половины почтальона зарыли? Не по христиански, мерзавцы, да и смрад на весь двор пускаете!

Широко раскрытыми глазами глядели преступники на Путилина. Глядели-глядели-глядели, да как бацнулись в ноги!

— Прости! Вызволи! Покаемся мы... Видит Бог, больше не будем! Все тысячи тебе отдадим! — заголосили они, точно бабы.

— Теперь поздно, голубчики, спасаться: теперь надо наказанием искупать грех.

Губернатор Григорьев, к которому Путилин заехал на обратном пути, ликовал от восторга.

— Вы — истинный чародей, Иван Дмитриевич! — восклицал он.

Разбойники угодили на двадцатилетнюю каторгу.





ПЕТЕРБУРГСКИЙ ДЖЕК-ПОТРОШИТЕЛЬ




ЖЕНЩИНА С РАСПОРОТЫМ ЖИВОТОМ


Это было в шесть часов утра. Я был разбужен моим лакеем, который передал мне знакомый синий конверт. «От Ивана Дмитрие­вича!» Я быстро распечатал письмо. Написано оно было каран­дашом.


...

«Приезжай немедленно Николаевская, д. О. Случилось нечто ужасное. Путилин».


Я лихорадочно-поспешно оделся и бросился по адресу. Улицы были темны, безлюдны в этот ранний час.

— Что такое могло случиться? — бормотал я вслух, погоняя извозчика.

Мы подъехали к дому. Я ожидал встретить большую толпу, как это всегда бывает, когда происходит какая-нибудь кровавая драма, катастрофа, но ничего подобного не случилось на этот раз: перед домом, кроме городового, никого не было.

— Здесь Путилин? — соскакивая с пролетки (стояла глубокая осень), спросил я.

— Так точно. Их превосходительство здесь.

— Что случилось?

— Страшное убийство. Даму благородную нашли зарезанной на лестнице.

Я вошел в подъезд. Тут уже было много полицейских чинов.

Около швейцарской стояли: Путилин, товарищ прокурора, судебный следователь и полицейский врач.

— Иван Дмитриевич! — окликнул я моего знаменитого друга.

— А-а, это ты, доктор? Не угодно ли полюбоваться? — Он пропустил меня вперед, я взглянул и похолодел от ужаса. На камен­ном полу вестибюля лежал труп молодой женщины, совершенно обнаженной. Живот ее был крестообразно распорот, и из него вывалились все внутренности. Лицо, искаженное мукой, было красиво, носило отпечаток несомненной интеллигентности.

— Что это... что это? — обратился я к моему коллеге-врачу.

— Все, что хотите, но только не клиническая лапортомия. Мы, доктора, производим подобную операцию более ловко, — пошутил он.

 Но мне было не до шуток. Содрогаясь, я обратил взор на Путилина.

— Как ты видишь, доктор, произошло подло-зверское убийство... Посмотри и скажи, когда, по твоему мнению, оно произошло.

Я низко склонился над трупом несчастной. Мне бросились в глаза изумительной красоты и величины бриллиантовые серьги — солитеры и драгоценные кольца, которыми были унизаны пальцы ее тонких аристократических рук. После беглого осмотра я ответил:

— По-моему, убийство произошло часа два тому назад.

— Я поддерживаю определение моего коллеги, — сказал полицейский врач.

— Чем, господа, распорот живот? — спросил судебный следователь.

— Остро отточенной бритвой.

— Бритвой? Почему именно бритвой? — спросил Путилин.

— Трудно допустить, что у убийцы имелся ланцет, а только от бритвы или ланцета может получиться столь ровный разрез тканей. Нож все же рвет, кинжал — также. Тут же — поразительная тонкость разреза.


ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ДОПРОС. ЗАПОДОЗРЕННЫЙ


Ни жив, ни мертв стоял швейцар, бравый, средних лет человек с окладистой бородкой.

— Когда ты увидел это? — показывая на труп, спросил следователь.

— Около трех часов ночи, ваше высокородие. Не спалось мне что-то. Вышел я на лестницу, как взглянул — аж волосы на голове поднялись. Хочу сотворить крестное знамение — не могу. Опомнился наконец, побежал к управляющему, к старшему дворнику.

— Скажи... Как тебя зовут, кстати?

— Осип Лаврентьев.

— Так скажи, Лаврентьев, парадная дверь была заперта?

— Так точно!

— Ты никогда не видел этой дамы?

— Никогда.

— Всех своих жильцов ты, конечно, хорошо знаешь?

— Помилуйте, ваше высокородие, как не знать... Всех в лицо...

— Кто живет по этой лестнице?

Швейцар стал перечислять: генерал такой-то, граф такой-то, инженер такой-то...

206