Перед белой фигурой женщины появилась высокая, черная фигура со страшным лицом неведомого чудовища.
¾ Ах! — вскрикнула в испуге женщина. «Чудовище» бросилось и схватило ее в свои объятия.
¾ Моя! Моя!
¾ Разве? — вдруг загремел я, выскакивая из-за портьеры. — Вы думаете, любезный князь, что госпожа Я-ва принадлежит вам? А как же супруг госпожи Я-вой? Господин Я-ов, пожалуйте сюда!
С зажженным канделябром в будуар ворвался господин Я-ов.
¾ Мерзавец! Негодяй! — прохрипел он, бросаясь на князя-»вампира».
Крик ужаса вырвался из груди великосветского «шалуна».
¾ Ну, князь, довольно маскарада! Потрудитесь снять вашу страшную маску. Мы с вами отлично прокатились на тройке, ха-ха-ха!
Маска слетела с его лица. Он в ужасе уставился на меня.
¾ Что это... барон?
¾ Двойник его, любезный князь, Путилин к вашим услугам!
Наутро князь-«вампир» застрелился. Барона Путилин не тронул, а графу не поздоровилось. Его карьера была окончена. Ввиду многих щекотливых причин дело об Адамовом клубе было замято. Но Содом все-таки погиб, благодаря не... огненному дождю, а таланту гениального русского сыщика.
Как-то сидели мы с Путилиным в его кабинете и вели оживленную беседу на тему о таинственных явлениях загробного мира, о привидениях, о проблемах теософической науки.
Путилин был всегда большим позитивистом, а я, каюсь, несмотря на мою профессию доктора, был склонен допускать «то, что и не снилось нашим мудрецам», как великолепно говорит Гамлет своему другу Горацио.
Как раз в разгар нашего страстного спора в дверь кабинета постучались, и на приглашение войти на пороге появилась фигура старшего дежурного агента.
¾ Что вам, голубчик? — обратился к нему Путилин.
¾ Довольно странный случай, Иван Дмитриевич, — начал он. — Сейчас явился сторож Охтенского кладбища и сильно домогается вас видеть. На мой вопрос, зачем вы ему требуетесь, он заявил, что решил обратиться к вам, «так как у него на кладбище не все благополучно, покойники шалят», как он выразился.
Путилин чуть заметно вздрогнул.
Это было действительно удивительно странное совпадение: мы говорили сию минуту о явлениях с того света, а тут вдруг сейчас же подтверждение, что покойники ведут себя «неспокойно».
Я торжествующе поглядел на Путилина.
¾ Что? Видишь? — бросил я ему.
¾ Пока, положим, я ровно ничего не вижу, — улыбнулся он кончиками губ. Затем повернулся к агенту: ¾ Скажите, а этот кладбищенский сторож в своем уме? Не пьян? Не в припадке белой горячки?
¾ Кажется, нет ничего подобного, но вид у него — растерянный, испуганный.
¾ Что же, впустите его сюда.
Походкой, изобличающей бывшего солдата, в кабинет вошел среднего роста старик со щетинистыми усами и большим сизо-багровым носом и встал во фрунт.
¾ Здравия желаю, ваше превосходительство!
¾ Здравствуй, любезный. Ты — кладбищенский сторож?
¾ Так точно, ваше превосходительство.
¾ Зовут тебя?
¾ Петр Оковчук.
¾ Так вот, Оковчук, что такое стряслось у тебя на кладбище?
¾ Примерно сказать, и сам понять не могу, а только — большие страсти...
¾ Ого! Даже «большие страсти»? Расскажи, что это за страсти. Впрочем, скажи сначала, тебя послал кто-нибудь к нам, в сыскное, или ты сам удумал?
¾ Я сначала докладывал кладбищенскому духовенству, что так и так, дескать, не все у нас благополучно на кладбище, а отец протоиерей и дьякон на меня напустились. «Ты, — говорят они, — верно, до того залил глаза винищем, что тебе всякая нечисть стала чудиться». Я оробел, а опосля рассказал обо всем приятелю моему, мастеру-монументщику. Тот мне и сказал: обратись, говорит, в сыскную полицию, они разберут все, мало ли что быть тут может. Ты — сторож, ты — отвечать будешь...
¾ Отлично. Ну, а теперь рассказывай о твоих страстях и чудесах, — улыбнулся Путилин.
Старик сторож откашлялся в руку и начал:
¾ Примерно дней десять тому назад вышел я поздней ночьюиз своей сторожки, чтоб посмотреть, все ли спокойно на кладбище. Обогнув церковь и идя мимо крестов и памятников, вдруг увидел я красный, огненный свет, как бы от фонаря. Он был далеко от меня и словно передвигался с места на место. Оторопь меня взяла. Кто, думаю, в такую глубокую ночь с фонарем на кладбище путается? Однако, осмелев, я пошел на диковинный свет, тихо стуча в деревянную колотушку. Вдруг только что, значит, сделал я несколько шагов, как закричит кто-то, как захохочет жалобно таково: «Oxo-xo-xo! А-ха-ха-ха!»
Волосы заходили под картузом у меня. Творя молитву, бросился я к сторожке моей и всю ночь, вплоть до утра, стучал зубами со страху.
¾ А утром не обходил кладбище?
¾ Как можно, ваше превосходительство, обходил.
¾ И ничего подозрительного не усмотрел?
¾ Как есть, ничего. Все в порядке: венки, значит, лампадки, образа.
¾ Продолжай дальше.
¾ На следующую ночь вышел я опять обходом. Этот раз порешил колотушкой не стучать. Дай, думаю, втихомолку погляжу, что за чудо такое с красным огнем, будет он али нет. Хорошо. Иду это я вторым разрядом, что близ первого, ан опять свет, только уж не красный, а зеленый... Увидел я его, и вот, поверите ли, ноги к земле приросли... Пошел я на него, вдруг задрожал весь и упал со страха. Между памятниками стояла белая фигура высокого покойника. Покойник махал белыми руками и жалобно стонал. Память у меня отлегла. Сколько времени провалялся около могил, так что не могу определить. Очухался, когда уже светать зачинало. Встал, перекрестился и — прямо к батюшке и дьякону. Рассказал им, а они меня, значит, и шуганули. «Пьяницы вы все, вот что!»